ПЕСОК В ПОСТЕЛИ

— Пора тебе жениться, — сказал Саад, поцеживая зелёный чай.

Вот уже четыре года я подметал полы в его парикмахерской. Всё это время Саад носил одни и те же сандалии, зато женил обоих сыновей. Свадебные платья невест были расшиты золотыми нитями, стадо барашков сложило головы на алтарь любви, а вино везли бочками с мыса Бон.

Жениться мне не хотелось. Мир казался больше, чем небо, и интереснее, чем мамины сказки. Я только начал осваиваться в нём, потому ответил Сааду:

— Кто пойдёт за такого бедняка, как я? Где найду невесту, которая не мечтает о красивой свадьбе?

Саад достал сигарету, задумчиво выкурил её и сказал:

— На песке.

РУБИН В ВИНЕ

Вечер затухал, как угли покинутого костра. Усталые быки в хлевах выдыхали из ноздрей горячую тишину. В порту поднимались якоря, а моряки, уставшие от предсказуемости твёрдой земли, с вожделением смотрели на горизонт.

В городке на отвесной скале девушки заплели косы на ночь, щеками прижались к подушкам и погрузились в мечты. Закачались люльки, послышались колыбельные, шёпот, храп. Одно за другим погасли окна. К полуночи все уснули, никто не слышал, как рядом вздохнул вулкан. Трещина от этого вздоха поползла по скале, рассекла дом Джакомо, прошлась по плитке пола и штукатурке стен. Дом весь подался к пропасти, просела спальня и накренилась кровать, упала корзина с лимонами, скатились яблоки со стола.

В КОКОСЕ

Они, прыгая на волнах, неслись по малахитовой реке к белому каньону. Эдгар поглаживал лодочный мотор, размазывая по нему тёплые капли.

— Вы из Техаса? — прокричал он паре пассажиров. — Был тут у нас один доктор из Техаса. Приехал на год и остался насовсем. Жил в доме над рекой, готовил на дровах, при нежной луне ходил с индейцами собирать травы. Совсем безнадёжных силой заставлял пить таблетки. В таблетки, конечно же, никто не верил, но верили в доктора и выздоравливали. Умер в шестьдесят шесть. Точно в своё время.

— Всё умирают в своё время, — бросила из-за плеча женщина на передней скамье.

Ветер трепал её волосы и полы жакета.

— Некоторые должны умирать раньше, — усмехнулся Эдгар, прижимая лодку к берегу, чтобы другая моторка могла пройти рядом.

ПО КАПЛЕ ВОЗВРАЩАТЬ ДОЖДЬ

День выдался жарким. Семья Шонг спасалась в тени соломенного навеса у крыльца своего дома. Старик откинулся на спинку плетёного кресла, в гамаке лежал молодой мужчина, женщина шелушила фасоль, сидя на табуретке.
— Пятна на ткани памяти могут поблекнуть, но не исчезнуть, — вдруг сказал старик Нуо.
Чай с утра не остывал в его чашке, лёд в посёлок привозили раз в неделю; все в семье знали, что когда жарко и невозможно работать, старик заводит длинные разговоры.
— Ты даже не помнишь год, в который родился, — усмехнулась невестка, наблюдая за толчеёй мошек над лужей.
— Зачем мне помнить ненужные вещи? — ответил ей старый Нуо. — Память — это лаковая шкатулка, в ней нельзя хранить гвозди. Такой её никому не подаришь.

ДВАДЦАТЬ НОВЫХ ИСТИН

Давно зарос травой её двор, заколочены окна. Только ветер подметает ступеньки, дождь моет стены. Даже кот и собака, когда поняли, что в доме больше не будет хозяев, прижились в других семьях.

Есть такие в нашей деревне, кто уже забыл, как однажды в сумерках к этому дому подъехала тёмная машина с людьми в форме. Деревенские наблюдали из темноты, как всю семью — супругов и их дочь Льен — затолкали в салон автомобиля. Дверь дома осталась настежь открытой. Даже когда машина скрылась, никто не решался запереть дом соседей: все боялись прикоснуться к проклятому месту и навлечь на себя несчастье. Чай нетронутым остыл в их чайнике для заварки. Рисовая лапша заплесневела в кастрюле. 

ПОСЛЕДНИЕ ДНИ ОКТЯБРЯ

В то субботнее утро в Керкире я сидел на горячей от солнца скамье, ел солоноватый виноград и разглядывал часы — подарок отца на день рождения. Трогал выпуклый циферблат, гладил ремешок из оленьей кожи; не верил, что дядя окажется прав, и однажды буду рад расстаться с ними.

— Как я найду Ифиджению? — спросил я дядю Адрастуса, который подарил мне свой секрет на совершеннолетие.

— Узнаешь её, едва увидишь, — ответил он с такой улыбкой, словно катал во рту засахаренный абрикос. — Только поезжай непременно в конце октября. В ноябре уже поздно.

Я поцеловал его в щёку и попросил одолжить саквояж. Неделю спустя, в пятницу, двадцать первого октября, дядя довёз меня до причала Игуменицы.